И сердце вновь горит и любит — оттого, Что не любить оно не может. А. С. Пушкин

        Роман французской писательницы будет интересен тем, кто любит прозу жизни, неспешную, трогательную, утонченную. От детективов порою устаешь, и хочется окунуться в интересное путешествие по человеческим отношениям, почитать про людей с интересными характерами, проблемами, мечтами. Читать и проживать вместе с ними их непростую жизнь, Со всеми страданьями, влюбленностями, стремлением к лучшему. Каждый персонаж ищет собственное счастье. И хоть жизнь порою бывает сурова, нельзя опускать руки и замыкаться в себе. Нужно перешагнуть неудачное прошлое и смело идти навстречу счастью и новой любви. Она обязательно будет, надо только открыть свое сердце. Вот собственно об этом и пишет в своем романе Франсуаза Бурден.

        Тридцатилетняя Маэ после болезни отца взяла управление рыболовной компанией в свои руки. Работа отнимает много времени, ей удается добиться признания и уважения у моряков, несмотря на то, что она женщина. Но на личную жизнь совсем не остается времени. Тем более, после дважды разбитого сердца: её жених погиб буквально перед свадьбой, а после она узнала, что он её обманывал.

        Алан, стоматолог Маэ, после гибели своей первой жены и неудавшегося второго брака не испытывает тяги к женитьбе, довольствуется ни к чему не обязывающим встречам и не верит, что сможет ещё раз полюбить.

        Жан-Мари, лучший моряк судна "Жабадао", принадлежащий Маэ, страдает от неразделенной любви к хозяйке.

        Есть еще Армель, лучшая подруга Маэ, любительница яхт и мужчин, влюбчивая и неунывающая, и несколько героев, между которыми строятся сюжетные линии этого трогательного романа.

        Интрига все-таки имеется: тайна гибели жениха Маэ, но узнает ли она эту тайну и надо ли ей её знать, прочтете сами.

        Все герои взаимосвязаны, между ними что-то происходит, хорошее и не очень, но каждый стремится к своему счастью так, как может. А это и есть настоящая жизнь со всеми вытекающими последствиями.

 Мне нравятся такие книги: вдохновляющие, позволяющие заглянуть в жизнь других людей, порадоваться их счастью или посопереживать им. Автору вполне это удалось, она как опытный психолог раскрывает нам характеры своих героев, таких разных и интересных. Одним словом, роман увлекательный и стоящий прочтения. Рекомендую!

Староверова О.С.   

Что ж, битва между элитной и бульварной литературой продолжается. В головах оппонентов, конечно же. Правомерно ли делить сейчас литературу на низкую, жанровую, и на высокую, премиальную? Конечно нет. Но все равно делят.

Отдельно про разнообразные жанры я писала. И почему они считаются «низкими» – тоже. Но повторить не повредит.

Встретила любопытную статью, в которой автор сильно переживает за фантастику, что ее высоколобые критики не желают даже рассматривать всерьёз, несмотря на использование ее элементов всеми классиками мира. За любовный роман и детектив он не переживает ни капли, полагая их, мнэ-э-э, взаправду низковатыми.

Что ж, все дело в истории. Так сложилось, что грошовые книжонки, а то и лубки (читай – комиксы) криминального и эротического содержания стали первым популярным чтивом для простонародья, только что овладевшего грамотой. Историям про смерть и секс люди готовы внимать всегда. Хоть в устном пересказе, хоть в письменном.

«Название «бульварное искусство» пришло из театра: когда в XVII—XVIII веках на парижском бульваре дю Тампль возникли частные театры, их возможности в выборе пьес были ограничены правом дирекции привилегированного королевского театра Комеди Франсез отбирать лучшие новые пьесы для своей труппы. Для привлечения зрителей бульварные театры стали ориентироваться на низкий вкус обывателей и развлекательный репертуар с долей эротики. Со временем обобщённое название произведений бульварных драматургов стало нарицательным»

Вот что пишут в Википедии, вот откуда взялся пренебрежительный термин бульварный роман и обзывательство «бульварщина», равное вульгарщине.

В беспримесном бульварном романе все должно быть для развлечения публики, никаких мыслей о вечном, никакой философии или публицистики, даже легкого сарказма на злобу дня. Сюжет должен быть прост, приключения фееричны, страсти кипучи, хэппи-энд грандиозен. Это как дворовой романс про пацанскую жизу, про сына прокурора, любовь шалавы верной и свадьбу со стрельбой. Только без рыдающей на могилке мамаши-судьи, зато с мешком денег, просветленной, беременной тройней шалавой и пентхаусом в условном Сити.

С фантастикой произошла вот какая штука. С одной стороны, элементы фантастического, метафора, доходящая до гиперболы для усиления, были использованы знатными писателями «большой литературы» еще в девятнадцатом веке. То есть как раз фантастика дала сложность, неоднозначность, массу поводов задуматься, а вовсе не успокоение и не благостное развлечение читателей. Первый плюс в карму.

В период Золотого века западной фантастики 50-70-х годов двадцатого века увидели свет великолепные книги, здорово сочетавшие в себе и проблематику, и занимательный сюжет. Второй плюсик в карму.

В России, вернее еще в Союзе, когда случилась Оттепель, фантасты заинтересованно выглянули из своего детско-юношеского прикладного гетто и отыгрались за годы молчания. В золотом фонде осталось немало историй, все еще (или заново) актуальных, ярких, яростных, острых и увлекательных при этом. Эти книги были сродни раннему русскому року с его социально-философской подложкой. Я очень понимаю обиду доживших до постперестроечной волны «как-бы» фантастики и смешение с ней. Ведь молодежь, выросшая на голливудщине, искренне относит НФ в развлекаловку.

Третий плюсик.

Имеются и жирные минусы. На Западе это массовая палп-фикшн, та же бульварщина, только в профиль, зародившаяся в начале двадцатого века при многочисленных журналах. Фантастикой это называли потому что место и время действия зубодробительных приключений было вымышленным: будущее или немыслимое прошлое, псевдоисторическое с магией или освоение далеких галактик. По сути это были вестерны: пиф-паф, ой-ёй-ёй, а вот и бордель, в котором ждет меня моя Сью(занна), трах-тибидох, свадьба, дети и дикая планета в подарок.

Ну а у нас после небольшого всплеска прелюбопытных книжек, поиска новой литературы, новых форм и сюжетов, как и положено в молодом, энергичном, пассионарном государстве, случилось «курощение и низведение» до подсобной и практичной функции. Впрочем, про тот знаменитый писательский съезд в тридцать четвертом только ленивый не знает.

Инерция мышления – страшная штука. Да и потом, в Литературном институте, мнится мне, учат все по тем же учебникам. Если и по относительно новым, так они написаны выпускниками, выросшими на предыдущих учебниках. А в них жанровая литература рассматривается отдельно, как немного ненастоящая и понарошечная. Возможно, ей дается шанс оправдать себя, вырасти до настоящей, премиальной литературы… Вот прочитаю учебник, скажу точнее.

Ноосфера занесла меня на творческую встречу как раз с выпускниками литинститута десяти-пятнадцатилетней давности. Хороший у них проект замыслен: помогать творческой молодежи (особо провинциальной) реализоваться, напечататься хоть в сборниках, а то и авторскую книжку выпустить, заявить о себе и так далее. Другое дело, что у них в мыслях нет продвигать жанровую литературу. Нет-с, только поэзию и высокую прозу.

Что такое внежанровая литература, думаю, все знают или проспали, но стесняются спросить.

Литература вне жанров, вернее, вобравшая в себя их все и – в идеале – несущая какой-то посыл, мессидж, внежанровая, она же Манька Облигация, она же высокая, она же серьезная, она же премиальная, она же элитная, она же «литература основного потока» или мейнстрим… И тут снова косяки перевода и адаптации.

Только не смейтесь.

На западе мейнстримом (основной поток, то, чего МНОГО) называют как раз то, что в тренде, жанровую литературу – детективы, триллеры, лавстори, развлекательную фантастику и фэнтези, мистику и криминальную мелодраму. С годами что-то превалирует, что-то в тень уходит, чтобы вынырнуть лет через пять с новыми силами в топы продаж.

У нас же все эти высоколобые ребята с конвертиками престижных премий за пазухой еще с девяностых стали именовать себя, любимых, мейнстримом. Типа, мы и есть основные. Остальное так, шлак от производства…

Если бы не интернет, не каналы, блоги и прочие видосики, они бы в своих тесных кулуарных кружках уже усохли бы всеми позабытые. А так, глядишь, пару раз в год народ просматривает лонг и шорт-листы, вяло покупает лауреатов на ЛитРес, плюется желчью в комментариях потом и на этом все.

А вот вокруг жанров жизнь бурлит и бьет ключом круглогодично. Выходят сотни, тысячи книг, по закону больших чисел среди них обязательно есть шедевры. Причем, они могут случиться абсолютно в рамках жанра. Тапками не бейте, но для армии поклонников «Пятьдесят оттенков серого» – шедевр. И никаких социалочек, актуалочек и повесточек, заметьте. Сплошное развлечение, умиротворение и благорастворение в воздухах с абсолютным ХЭ.

ИМХО, чаще случаются шедевры, если и текст, и его автор перерастают рамки жанра и разрывают его изнутри. Тот случай, когда говорят: «вроде бы приключеньица в космосе с любовью, вроде бы и читается не оттащить за уши, а и задуматься есть о чем, не отпускает книжка, цепляет, тревожит, параллели напрашиваются с реалом и т.п.»

Обратите внимание на выражение «легко читается».

Есть такое мнение, что серьезная литература должна читаться с усилием, трудно, напряженно. Надо вроде как мозгами шевелить, думать над каждой строчкой, ну ладно, над каждой страницей. А если текст летит, что твоя тройка удалая, если вы за ночь проглотили книгу, так это несерьезная литература, ага.

Еще и с юмором проблемы, тоже затык, тоже давний стереотип насчет серьезной серьезности серьезной литературы. Если автор смеет в лёгкую иронию, то все, он отчислен из премиальных рядов. Тут вам классовая борьба, а не хиханьки с хаханьками, батенька, смеете принижать заслуги Имярек???!!!

© «Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки!»

В общем, все сложно.

На самом деле, автору нужно определиться с целями. Что он-она хочет достичь, написав свой текст или много текстов? Заработать денег? Тогда надо принять как данность, что писать желательно в чистом жанре, если смешивая, то только с романтической линией (вы же помните, что любви все возрасты покорны). Чистоту жанра любят издатели, любят читатели, любят книжные блогеры. Писать придется много и быстро, а если попадете в струю-нишу-ЦА, то ОЧЕНЬ быстро и без потери качества. Иначе скоро потеряете струю-нишу-ЦА.

Если автор желает потрясать основыумыстарцев из ЛитО, то писать придется долго и тщательно, а перед этим подвигом закончить ВУЗ им. Горького. Впрочем, некоторые умеют и без литвуза, и быстро, и качественно, и потрясающе.

Единственно, за старцев не поручусь, они там забронзовели так, что не сдвинешь.

Маркевич Светлана

Сложно сказать, чем выбор книги был больше обусловлен: яркой обложкой или необычным названием. А сама история скорее клиширована, но это ни в коем случае не делает её хуже.

Для тех, кто сформировался, вырос даже в девяностые – наличие рождественских праздников, сопутствующих ритуалов и святочных рассказов, книг, фильмов, сериалов совсем не удивительно. Степень погруженности в тему, мне кажется, зависит и от семьи. У кого больше, вплоть до походов к заутрене и соблюдения постов, у кого лишь внешние атрибуты. От этого зависит, конечно же и степень веры в чудо, и степень приятия или неприязни к святочным историям в их классическом виде.
Как нынешним двадцатилетним сложно представить мир без интернета, так им же и людям до сорока пяти трудно поверить, как можно без вот этого всего.

А вот люди постарше выросли в другой парадигме:

1 Религии с мифами как таковые упоминались в школьных и вузовских курсах древней истории. Ну, было и было. Ах, да, христианство – религия рабов, это раз, и два – религия опиум для народа. А нам, сильным, самостоятельным и смелым такого не нать, и даром не нать, и за деньги не нать.
2 Чудес не бывает. Точка. Всяческие привидения, перемещения, огни Св.Эльма легко объясняются с точки зрения науки, смотри тов. Мезенцева «Энциклопедия чудес» издание миллионное, дополненное.
2.2 Апофеозом «Алые паруса». Приведу любимую цитату. За исключением подаренной певички, все прекрасно, ну, спишем на тогдашние нравы:
«я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. Когда для человека главное – получать дражайший пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения – чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя. Когда начальник тюрьмы сам выпустит заключенного, когда миллиардер подарит писцу виллу, опереточную певицу и сейф, а жокей хоть раз попридержит лошадь ради другого коня, которому не везет, – тогда все поймут, как это приятно, как невыразимо чудесно. Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и – вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим – значит владеть всем. Что до меня, то наше начало – мое и Ассоль – останется нам навсегда в алом отблеске парусов, созданных глубиной сердца, знающего, что такое любовь. Поняли вы меня?»

3 Поэтому никаких фэнтези не существовало, сказки – для малышей, фантастика, редкая, как алмаз на помойке – для подростков, а взрослым соцреализм во всей красе. Фильмов, подобных нынешним, сказочным, соответственно, тоже не было.
Первые предновогодние комедии с легкими намеками на счастливые совпадения (что равняется чуду) появились в семидесятые, «Чародеи» с капелькой почти научных чудес в 1982. Всенародная любовь к этому фильму явно показывала, насколько люди скучают по сказочным сюжетам. Ага, взрослые люди, те самые, что верили, мол, человек хозяин своей судьбы, а милости от природы мы ждать не станем, вырвем у нее силой, без вмешательства потустороннего, несуществующих богов и дедов морозов.

4 Когда в Перестройку внезапно случился фокус с исчезновением идеологии, которая таки заменяла многим религию (слепо верить, разве это не оно самое?), масса народу потонула в мутной реке информации об эзотерике, богах разных религий, теориях заговоров и прочих Кашпировских. Отсутствие базового образования в этой сфере сыграло дурную шутку. В головах у жаждущих нового объекта поклонения-верования воцарился полный бардак, комбинация православия с третьим глазом, пития мочи и гаданий на рунах, переселения душ и Великого поста.
Безобразие, короче.
При чем тут святочный рассказ, спросите вы. А при том, что никто понятия не имел, что это такое, зачем оно надо, отличается ли от рождественского рассказа, сойдет ли новогодний капустник за это самое, как его, святой, то есть, простите, святочный рассказ??? Ну писали классики что-то жалостливое и сиропное про сироток. Нам-то оно нафига сдалось, а? Тем более, что девочка со спичками померла… Проклятые буржуи считают ЭТО счастливым финалом??? Воссоединилась на небесах с любимой бабушкой??? Бред сивой кобылы, детям не читать ни в коем разе!!!
Как-то быстро атеистом стало быть не модно, а теперь и активно неодобряемо, посему всем следует вдохновляться рождественскими историями и делать вид, что идея счастья путем растворения в высшей сущности тебе понятна. А она все равно мне лично непонятна.
На самом деле в каждом собрании сочинений классиков были изданы все их святочные рассказы. Этот факт никак не освещался, потому что не вписывался в общую картину мира советского человека. Между прочим, школьники сейчас спрашивают заданный рассказ Достоевского «Мальчик у Христа на елке», а его весьма сложно отыскать в количестве потребном «чтоб у каждого на парте лежала книга!!!». Издавать в хрестоматийных сборничках стали совсем недавно, а полных собраний сочинений на всех в библиотеке просто не хватит.

Насчет разницы между святочными и рождественскими историями мнения разделяются. Кто-то пишет научные труды как раз об отличиях, кто-то полагает, что для нас теперь нет разницы, все о неких страданиях, рояле из кустов – ой, простите, чуде – и счастливом окончании.
Простые граждане, которым посчастливилось провести советское детство в деревнях, селах и малых городках, особо в южнее средней полосы, рассказывают про святочные калядки, переодевания, дуракаваляния и выпрашивание конфет с монетками. Было, было, хоть и порицаемо, но парткомы с месткомами сидели далеко, а может под масками тоже шлялись по улицам, навещали всех подряд и хлестали самогон в три горла.

Один такой гражданин вот сегодня поделился со мной воспоминаниями и четко ответил на вопрос о разнице между рождественскими и святочными историями: первые от христианства идут, вторые от мифологии, фольклора, язычества, то есть, первые – грустные и о высоком, вторые веселые, даже если о происках нечисти. 

Итак, сделаем еще шажок назад, к Чарльзу нашему Диккенсу, певцу добрых сироток и злобных богачей. Исследователи его творчества утверждают, что если бы не Диккенс, то люди так бы и внимали проповедникам в Сочельник. А проповедники несли в массы истории поучительные, но про такую седую древность, что это мало кого по-настоящему трогало.
Диккенс удивительно очеловечил рождественские истории, он стал писать про реальных людей, полных недостатков, неприятных даже, которые исправляются под влиянием рождественского чуда. Ну и про сироток, конечно же, куда без них. Понятно, что на месте Диккенса мог бы быть любой, ибо ноосфера всегда вовремя выталкивает на свет самый необходимый талант. Но случилось, что случилось. Диккенс создал канон на многие десятилетия вперед.
В России его перевели очень быстро, и так же быстро авторские святочные истории сделались дико популярны, породив небольшую толпу подражателей. Но настоящий ураган рождественских рассказов долетел до грамотной России с некоторым опозданием. В семидесятые годы девятнадцатого века, с расцветом журналистики, возник и нужный контент. Правда, к Серебряному веку, то есть, к нулевым-десятым годам века двадцатого рождественский рассказ набил такую оскомину своей приторной слащавостью, что его принялись пародировать.

Ну а потом вы сами знаете: смена парадигмы и всё, даже Новый год запретили праздновать, не говоря уж об отстало-замшелом религиозном празднике Рождества Христова. НГ, правда, вскоре разрешили, в откорректированном виде, но хоть так. Невозможно все время впахивать и не отпускать вожжи.
Так рождественские и святочные истории оказались у нас задвинуты в пыльную кладовку истории.

Конечно же за долгие десятилетия и Новогодние празднества трансформировались, обросли собственной мифологией с суевериями, традициями и фольклором.
Поэтому возродившийся – по-моему, сначала в кино – жанр рождественско-святочного рассказа, обыгрывал чудесное спасение, обретение, встречу, любовь-до-гроба в антураже предновогодней суеты. А под бой курантов герои счастливо обнимаются.

На всех литературных платформах сейчас царят истории, где герой или героиня ужасненько страдают, а потом все у них налаживается, вплоть до полного счастья.
Фея нафеячила карету с нарядом, добрый миллиардер подарил домик, властный абъюзер за сутки перевоспитался вследствие удара по башке, и настало долгожданное счастье.

Но, друзья мои, если все вышеперечисленные события мы поместим в сеттинг «предпраздничная лихорадка», то можно ли назвать получившийся бульон святочным рассказом? Или нужно еще спасти котика или собачку?

Послушала вебинар от Кучерской, которая православный писатель и лектор БЭНД. Она как раз не делает различий между рождественскими и святочными историями. Они просто волшебные в самом широком смысле слова. Элемент фантастики может быть, а может и не быть. Счастливые совпадения приветствуются. И некоторое нравственное перерождение персонажей тоже.
Формула создания святочного рассказа «хаос – чудо – хеппи-энд» мне нравится.
Подробности? С моей точки зрения хаос это будут любые неблагоприятные условия для персонажа: бедность, разорение, расставание, потери, нашествие зомби с привидениями… Но тут является во всей красе пункт два – чудо господне в лице подобревшего начальства, завещания от американского дедушки, лишней канистры бензина в кузове, запасного тулупа для сиротки. И все, пункт три настал.

Общим местом стало, что новогодье – что-то вроде границы между мирами. Не слишком хорошим уходящим и безусловно прекрасным наступающим. Да, это наследие представлений о Рождестве, и других христианских праздниках. Но еще весомее, мне кажется, вклад более древних дат, изначальных межсезонных празднеств, языческих. Слишком долго и слишком глубоко люди связывали свои сознания с одушевленной природой, верили во взаимодействие живущих сейчас и живших ранее, предков, то есть. Любой переходный период сезона был вроде границы, в том числе и границы между людьми и загадочными силами, управляющими видимыми изменениями. Недаром же отсчет нового года начинался и весной, и осенью (логично для земледельцев). Новый год на первое января мы получили по указу целого императора, так и живем с этим.
Гибкое сознание человека достаточно легко подгоняет привычное под новые реалии, поэтому переносы дат туда-сюда-обратно проходят не без шероховатостей, но в целом неплохо. Извиняюсь за пафос.
Это я веду к тому, что Новогодний праздник у нас не просто так считается дозволено-волшебным. То есть, он, НГ, взвалил на свои широкие плечи (в красном тулупе с белой оторочкой) предписываемые Рождеству и Святкам особенные функции. И людям вроде как положено быть добрее, милосерднее в эти дни. Иначе никаких чудес не случится, даже сделанных своими руками.

Маркевич Светлана